В свете событий последних дней едва ли кому-то придет в голову отрицать, что процесс трансформации геополитической карты мира, и в частности Европейского континента, нисколько не сбавляет оборотов — наоборот, позиционное противостояние между условно-единым Западом и Русским миром лишь разрастается.
Неслучайно на протяжении последнего года в отношении России западными странами был предпринят целый ряд весьма болезненных репутационных атак, таких, например, как массированная кампания по дискредитации олимпийской сборной РФ. Можно предположить, что циничный и унизительный удар именно по спорту — по умолчанию деполитизированной сфере — планировался как раз с расчетом на российского обывателя, с тем, чтобы подогреть общественный запрос на резкие, или, по крайней мере, демонстративные ответные шаги Кремля. Которые, в свою очередь, могли бы выступать предлогом для дальнейшего усиления санкций в отношении Москвы.
Коль скоро таких шагов не последовало, предлог западным странам пришлось создавать искусственно — им, как можно судить, стало отравление в британском Солсбери экс-полковника ГРУ Сергея Скрипаля, осужденного в России за шпионаж в пользу МИ-6 и в 2010 году помилованного в рамках обмена шпионами с США. Жесткая реакция Великобритании на якобы причастность России к покушению на бывшего шпиона и ответные меры, анонсированные британским премьером Терезой Мэй, позволяют предположить, что этот сюжет — лишь начало очередной волны давления Запада на Россию и, как следствие, поляризации европейского пространства.
В контексте предстоящих процессов очевидно, что к полюсам будут стремиться региональные игроки. В этом смысле сегодняшняя артикуляция ими своих позиций, в том числе акценты публичных выступлений лидеров стран Европы, позволят судить и о контурах будущих «лагерей» — хотя хочется верить, что повторения холодной войны всё же удастся избежать. В любом случае зоны влияния крупнейших игроков в течение ближайшего времени будут более-менее ярко высвечены, как минимум, им суждено стать более отчетливыми, чем во времена «потепления» отношений России и ЕС и расцвета идей о единой Европе от Владивостока до Лиссабона.
По большому счету, примерные контуры предполагаемых зон влияния ясны уже сегодня — остается лишь ряд не до конца понятных вопросов, например, о будущем Украины и о том, удастся ли Белоруссии и дальше сохранять прагматичную позицию «моста» между Европой и Россией при безусловном членстве в ЕАЭС и Союзном государстве. До последнего времени к «спорным» территориям эксперты относили и Молдавию, опираясь на идею о не безусловном доминировании в молдавском обществе проевропейских идей, а также на фактор президента Игоря Додона, напрягающего все свои актерские таланты в избранной роли «пророссийского политика, которому суждено вернуть Молдавию Русскому миру».
Как бы там ни было, к весне 2018 года грядущий евразийский разворот Кишинева все больше теряет практические контуры, превращаясь в неуловимое эхо вчерашних клятв и заверений. Президент страны, неоднократно уличенный в договорных отношениях с правящей проевропейской элитой, всё меньше подходит под роль Данко, готового «вырвать сердце» ради молдавского народа и его стратегических отношений с Россией. Игорь Додон фактически самоустранился от наиболее острых тем внутриполитической повестки Молдавии, от молдо-приднестровского урегулирования, перестал встречаться с Владимиром Путиным, да и в медийном плане как-то потерялся — в сравнении с былой активностью в СМИ и соцсетях.
Момент для этого молдавский президент выбрал явно неподходящий — сотни населенных пунктов Молдавии подписали хоть и символические, но всё же показательные декларации об «унире» с Румынией, грядет столетняя годовщина румынской оккупации Бессарабии, лидеры Демократической партии РМ всё активнее демонстрируют ведущие позиции в плане влияния на политику страны. Казалось бы, момент для самоактуализации едва ли не лучший, однако ее не происходит. Вероятнее всего, потому, что молдавский президент в очередной раз сознательно отдает инициативу правящей проевропейской элите: в Кишинёве тонко прочувствовали, что настал момент публично расставить акценты и солидаризироваться с одним из центров силы, и традиционный шум со стороны президента и партии социалистов Молдовы сейчас ни к чему.
Действительно, события последних дней явно подсказывают, что Молдавия — уже далеко не спорная территория, а вполне однозначно — часть колониального пространства Запада, вне зависимости от того, как много молдавских мигрантов работает в России и какой объем экспорта страны идет на российский рынок. Следует вспомнить, что в 2017 году Кишинёв предпринял целый ряд враждебных провокационных действий в адрес Москвы, от высылки дипломатов до обращения в ООН с проектом декларации о выводе российских войск из Приднестровья. Тот факт, что на определенном этапе Кишинев сбавил темп антироссийской кампании, вовсе не означает, что она была прекращена. Наоборот, в медийном плане «очаг» напряженности постоянно поддерживался, в частности, спикером парламента РМ Андрианом Канду, который регулярно и охотно в общении с прессой продвигал тезис о важности вывода (скорее, выдворения) российских военнослужащих с территории Приднестровья, возможности выставления Молдавией «счета за оккупацию» и т.п.
На фоне разгорающегося противостояния между Лондоном и Москвой к артикуляции позиций Кишинева подключилась тяжелая артиллерия наиболее крупного калибра — в лице председателя Демпартии Влада Плахотнюка. Молдавский олигарх, в течение последних месяцев посещавший США (и, по видимому, еще и целый ряд столиц стран Запада) публично и достаточно жестко одернул спецпредставителя действующего председателя ОБСЕ, авторитетного итальянского дипломата Франко Фраттини, ранее заявившего о несвоевременности разговоров о выводе российских войск из Приднестровья.
О чём может говорить такая «публичная порка» одного из наиболее опытных и уважаемых европейских политиков и дипломатов? Лишь о том, что таким образом Плахотнюк — фактически центральная фигура молдавской власти — четко обозначил, кто в доме хозяин, и подтвердил западный вектор будущего развития Молдавии, предполагающий дальнейшее охлаждение отношений с Москвой и планомерное закрепление в орбите НАТО.
Что касается соседнего Приднестровья, то и президент ПМР Вадим Красносельский также в очередной раз акцентировал внимание на векторе развития непризнанной республики. Наиболее важным в этом смысле можно считать заявление приднестровского лидера о том, что предстоящие выборы президента России, голосование по которым пройдет также на 24 участках в Приднестровье, являются своего рода референдумом, голосованием «в пользу России». Очевидно, что за такого рода образным сравнением Красносельский подразумевал прямую аналогию с референдумом 2006 года, закрепившим курс Приднестровья на вхождение в состав РФ.
С учетом высказанных на самом высоком уровне постулатов уже сейчас можно утверждать, что часть границы зон влияния в Европе пройдет по Днестру. При этом тот факт, что между Кишиневом и Тирасполем как никогда активно ведутся переговоры по ряду социально-экономических вопросов, в особенности — по проблеме автотранспорта, нисколько не противоречит такой гипотезе, а наоборот, лишь подтверждает ее верность.
Ретроспективный анализ даже последних нескольких лет переговорного процесса между Приднестровьем и Молдавией показывает, что вялая динамика диалога между сторонами конфликта всегда выступала прологом для новых мер давления со стороны Кишинёва в отношении непризнанной республики. Наоборот, тот факт, что с ноября прошлого года стороны ведут беспрецедентно динамичный и даже результативный диалог, говорит о реальном стремлении договариваться. И если для Тирасполя такие договоренности — это решение застарелых проблем и работа «для людей», то для Кишинева, вероятнее всего, — поиск формулы закрытия наиболее острых проблем с Приднестровьем для сохранения лица перед Западом, поскольку кроме переговоров ни в одной другой сфере руководство РМ не способно показать практических достижений. Кишинёв также продолжит активно эксплуатировать тезис о «российской оккупации» для того, чтобы и дальше втягиваться в орбиту военно-политического влияния Запада.
Вместе с тем активизация диалога между Приднестровьем и Молдовой, судя по всему, во многом ставшая возможной именно благодаря позиции Тирасполя, в концептуальном плане является существенным инструментом «преображения» ПМР из труднодоступного российского форпоста в ценный для России актив в Европе. По сути, до некоторого времени Приднестровье оставалось участком западной границы Русского мира с малопонятными или же напрямую вписанными в контекст общей Молдавии перспективами. Сегодня же, когда Тирасполь и Кишинёв достаточно активно договариваются по практическим вопросам, территория Приднестровья становится своего рода лабораторией для выработки передовых механизмов взаимодействия не только между Тирасполем и Кишиневом, но и в будущем — между зонами влияния.
Именно поэтому, к примеру, диалог по проблеме автотранспорта между ПМР и Молдавией идет столь активно и столь сложно, если судить по количеству встреч сторон и скудному количеству публичной информации о его результатах. Модель решения автомобильной проблемы, по-видимому, станет прецедентной и в дальнейшем может быть распространена и на другие проблемные сферы в отношениях Тирасполя и Кишинева. При этом чем большее количество проблем сторонам удастся решить, тем по большим направлениям Приднестровье и Молдова смогут выстроить прогнозируемое, прагматичное и взаимоприемлемое взаимодействие, что при рассмотрении в более широком контексте означает создание устойчивых каналов коммуникации между Западом и Россией. Что, в свою очередь, внушает определенную надежду на то, что глобальные центры силы, к которым разойдутся Молдавия и Приднестровье, сохранят каналы сотрудничества — как минимум на уровне диалога берегов Днестра.
В этом контексте можно прогнозировать рост внимания всех международных посредников к ситуации в молдаво-приднестровском урегулировании. К примеру, очевидно, что в текущих условиях Москва может значительно активизировать не только свое участие в переговорном процессе как таковом, но и в целом в оказании содействия Тирасполю в стабилизации социально-экономической ситуации для того, чтобы содействовать достижению в диалоге с Кишиневом взвешенных и справедливых решений, которые в последующем определят характер международной коммуникации на Днестре. А значение этой коммуникации, безусловно, будет возрастать прямо пропорционально осложнению взаимоотношений России и Запада ввиду общей тенденции к росту напряженности в отношениях глобальных международных центров влияния.
Оставить комментарий