Для допуска к самостоятельным полетам требовалось 10 часов налета с инструктором. Борттехника Ф. прикрепили к борту старшего лейтенанта Янкина.
Этот старший лейтенант был совсем не похож на кадрового офицера — слишком хорошо знал и любил свои права, готов был их отстаивать и другим советовал это делать. Когда борттехник Ф. сказал, что, по слухам, двухгодичникам положен двухнедельный отпуск до Нового года, но кто ж их отпустит, едва в строй вошедших, — борттехник Янкин решительно возразил:
— Как это «кто отпустит»? Пишите на отпуск, а если начнут кочевряжиться, сразу прокурору!
Первый полет борттехника Ф. выпал на первый снег. Летели в Зею. Это был традиционный молочный рейс, когда в салоне вертолета на пути туда позвякивают пустые трехлитровые банки в авоськах, принесенные личным составом, а на пути обратно они стоят прочно, полные молока и сметаны. Садились у дороги прямо возле проходной Зейского молокозавода, наполняли тару, запускались и улетали.
Но сейчас борттехника Ф. не интересовала цель полета. Он сидел в грузовой кабине на откидном сиденье у двери в кабину пилотов и, подсоединив свой шлемофон к бортовой сети, слушал, как командир запрашивает РП, просит разрешения на взлет, говорит «вас понял, взлет разрешили». Рев двигателей нарастает, вибрация пронизывает тело борттехника, он чувствует себя так, словно помещен в гигантскую электробритву, которая еще и перемещается. В иллюминаторе сквозь метельные вихри первого снега, поднятые винтами, мелькают аэродромные постройки, вертолеты, люди, — вдруг бритва останавливается и, постояв немного, начинает подниматься, одновременно заваливаясь на нос, так что тело борттехника придавливает к стенке, а пустые банки на полу начинают скользить прозрачным звенящим стадом к его унтам.
Они уже в небе. Борттехник смотрит в иллюминатор двери и видит под пилоном неряшливо побеленную землю. Вытертое до третьего корда колесо шасси висит в небе, такое близкое, но уже отделенное пропастью. «Отход по заданию, — слышит борттехник в наушниках. — Азимут 170…». Вертолет закладывает вираж, борттехник цепляется за сиденье, чтобы не съехать, стадо банок, дребезжа сквозь гул, скользит к двери, борттехник останавливает банки ногой в косматом унте. Солнце ползет по дополнительному баку, вспыхивает в баночном стекле. Синее морозное небо за бортом, пар изо рта — все гудит, переливаясь, вибрируя — уже не бритва, а камус, поющий в губах неба…
Открывается дверь, из пилотской в грузовую выходит борттехник Янкин.
— Иди, — говорит он, показывая рукой в кабину, — работай. Перед посадкой сменю.
Борттехник Ф. входит в кабину, подключает фишку шлемофона к разъему, садится на свое рабочее место — откидное сиденье в проеме двери между командиром и штурманом чуть сзади. Отсюда ему видно весь приборный иконостас кабины — его он обязан обозревать в полете, контролируя показания. Борттехник Ф. обводит кабину спотыкающимся взором, прижимает ларинги к горлу и делает свой первый доклад:
— Давление и температура масла в главном редукторе в норме, автопилот, топливные насосы и гидросистема работают, генераторы в норме, САРПП (система автоматической регистрации параметров полета — КБ) работает…
Умолкает, думая, что еще отметить. Командир кивает:
— Понял…
Борттехник Ф. облегченно откидывается спиной на закрытую дверь. В кабине тепло, работает печка, гонит теплый воздух. Перед борттехником — носовое остекление. За стеклом плывет под брюхо машины чахлый лес — то буро-зеленый хвойный, то желтый, еще осенний лиственный, то пустой и голый. Чем дальше на юг, тем лишайнее снег, и скоро он исчезает совсем. Борттехник гудит-летит в тепле. Он расстегивает куртку с рыжим меховым исподом, под ней — летный свитер цвета какао, поверх свитера до самых плеч — синие летные «ползунки» со множеством карманов на «молниях» с клапаном сзади, с кольцами у колен — привязывать унты, чтобы не слетели во время прыжка с парашютом, — но сейчас густые собачьи унты не привязаны, — борттехник не собирается покидать вертолет. Ему становится все спокойнее лететь в этой хрустально ограненной скорлупке. Он смотрит то на пейзаж, то на приборы. Прошло десять минут от первого доклада, он делает второй, и после одобрительного кивка командира откидывается на дверь уже совершенно беззаботно. Он закрывает глаза и слушает, как поет в нем небесный камус…
Борттехник проснулся от внезапной пустоты в груди и хлестнувшего по лицу мороза. «Падаем!» — подумал он, опрокидываясь, махая руками и боясь открыть глаза. Еще успел подумать, что не привязал унты, и о том, что парашюта на нем все равно нет, а высота всего 400, уже не успеть… Тут он стукнулся обо что-то мягкое затылком, открыл глаза и увидел над собой перевернутое, беззвучно кричащее лицо борттехника Янкина. Они по-прежнему были в вертолете, который по-прежнему летел в крейсерском режиме на той же высоте, — просто борттехник Янкин резко открыл дверь в кабину пилотов, и спящий борттехник Ф. выпал спиной назад, вырвав при этом фишку своего шлемофона из разъема.
Борттехник Янкин схватил павшего за воротник куртки, рывком поднял, и сквозь гул двигателей борттехник Ф. услышал его далекий крик:
— Лоси, командир! Давай погоняем!
Перегнувшись через борттехника Ф., борттехник Янкин показывал рукой в левый блистер. Командир взглянул, заложил вираж левым креном, сделал круг, и когда земля снова улеглась перед борттехником Ф., он, глядя по направлению указующего перста борттехника Янкина, увидел десяток темно-серых вытянутых теней. Прижатые к земле высотой наблюдателя, лоси текли цугом между деревьями. Командир отдал ручку, вертолет спикировал, пошел над самыми верхушками («За рога не зацепи!» — пригибая голову борттехника Ф. к автопилоту, азартно кричал борттехник Янкин), но лоси никак не среагировали на рев и ветер с небес. Вытянув морды с рогами-кляксами, они продолжали плыть по предзимью на юг.
В Зее, когда ждали у проходной, пока им вынесут банки полные сметаны, борттехник Ф. сказал борттехнику Янкину:
— Понимаешь, у меня на вертолет условный рефлекс есть. Я подростком у отца в партии летом работал. Забрасывали туда вертолетом. Привык — как взлетели, так спать. Вот и сработало…
Лейтенант Ф. врал. В партии у отца он и правда работал, но добирался туда исключительно на машинах, и ни разу — на вертолете. Хотя вертолет видел и даже выносил из его чрева тюки и ящики, — значит, мог и летать.
— Ты знаешь, — покосился на него старший лейтенант Янкин, — я вот никогда не работал в геологической партии… Но в вертолете сплю всегда, если случай подворачивается. Особенно — не поверишь! — после приема пищи. — Он засмеялся. — Да ты не бери в голову, это нормально. И твой первый полет показал, что с нервами у тебя полный порядок. Ты — прирожденный борттехник!
Игорь Фролов
Оставить комментарий