История настолько невероятная, что может оказаться правдой
— Извини, я понял, что эта тема тебе неприятна, но всё-таки… Почему ты решил перелететь?
— Ну… Наверное, последней каплей была гибель Дона, моего оператора. Нелепо он погиб, в тренировочном полёте на «Тэлоне».
[Дальнейшее записано с другой кассеты, возможно, к этому разговору как-то вернулись в другой вечер. – прим. В. Иванова]
— Не знаю, как тебе объяснить. Я сам себе иногда не могу объяснить. Вообще было разочарование. Большое разочарование, так. Пока я был молодой, я верил, что разница между «свободным миром» и коммунистическими странами — это разница между добром и злом. Чёрное и белое, понимаешь? Есть мы и есть они. Если не мы их — то они нас. Всё было просто и понятно. В Корее и Вьетнаме мы защищаем «свободный мир» от наступления коммунизма. И во всём остальном мире. А потом я сам попал во Вьетнам. Я не знаю, как было на Севере, а на Юге творился, как это у вас говорят… Беспредел, вот. Диктатор на диктаторе, одного свергают, другой приходит, людей расстреливают без суда и следствия… Может, на Севере у коммунистов тоже было плохо, но точно не хуже, чем на Юге. Я спросил себя — что же это за свобода, которую мы защищаем? Не страшнее болезни наше лекарство? И почему на Юге столько партизан? Мы несём им свободу, нам так объясняли. Но если они так фанатично сражаются против этой свободы, значит, наша свобода им не нравится. Навязывать им свободу насильно? И чем мы лучше коммунистов тогда? Это была середина 60-х годов, как раз в Чили пришёл к власти коммунист Альенде. Не знаю, может, он и не был коммунистом, но у нас в газетах его так называли. Раньше я точно знал, что коммунисты могут взять власть только силой или обманом. Но Альенде ведь избрали, он не устроил революции. И даже когда пришёл к власти, не устраивал насилия… Потом были плохие новости из Индонезии. Там переворот шёл за переворотом, острова просто утопали в крови. И всё для того, «чтобы не допустить прихода к власти коммунистов». И Америка смотрела на всё это сквозь пальцы, даже поддерживала кровавого генерала Сухарто. Нашего президента, лидера «свободного мира», диктатор Сухарто устраивал. Как и тот южновьетнамский диктатор, забыл, как его звали.
Я тебе ещё не рассказывал: один мой дед был греком, а мама родилась там, в Греции. У мамы в Греции остался брат. Дядя Аристотель, старше мамы на год. Они росли вместе и очень дружили с детства. Всё время переписывались, когда мама уехала в Штаты. Потом от дяди перестали приходить письма. Где-то полгода не было вестей, потом какими-то путями маме передали письмо от дяди. Там такое было написано, что мама слегла в больницу. В Греции как раз началось правление «чёрных полковников», может, помнишь про таких. Там устроили военный переворот за 2 дня до выборов. В первый же месяц нового режима несколько тысяч человек просто исчезли. Про дядю Аристотеля кто-то донёс, что он сторонник прежнего премьер-министра. Дядю арестовали, под пытками выбили какие-то признания. Отпустили, наверное, потому, что есть родственники в США. В тюрьме он всякого насмотрелся. Он писал маме: «повезло, что не убили сразу». Потом нам сообщили о его смерти. Там было сказано про сердечный приступ, а по-настоящему мы так и не знали. Может, его ещё раз арестовали. Мама не перенесла этого всего. С моим отцом они давно развелись, у неё были только я и дядя Аристотель. У неё было слабое сердце. (На кассете в этом месте довольно долгое молчание, несколько секунд). Она тяжело болела, через 4 месяца умерла. Понимаешь, людям никогда не нравится читать в утренних газетах про массовые расстрелы и всё такое. Никому не нравится слышать об этом в новостях за завтраком. Но к ланчу они об этом уже забывают. Это всё где-то далеко, и меня не трогает, так они думают. Но тут меня затронуло, понимаешь? И Греция — это ведь не какая-то банановая республика. Не Африка и не Латинская Америка, а Европа. Свободная Европа, не коммунистическая. Входит в состав НАТО, то есть стоит на страже «свободного мира». Со всеми арестами и массовыми расстрелами Греция осталась частью «свободного мира», понимаешь? И фашистская Испания того времени. Или Португалия. Такой вот у нас был «свободный мир» х..ровый. Я много об этом думал, не один год. Нам говорили, что в коммунистических странах даже хуже. Но я решил: какого х..ра, про свободный мир нам столько брешут, разве про коммунистов не могут тоже врать? Решил посмотреть сам. Ну и… Вот, здесь теперь и живу.
— А как ты скрыл своё бегство? Если бы ваши узнали, был бы большой шум…
— Всех деталей рассказывать не буду, да я и сам подзабыл уже. В общем, удалось имитировать падение самолёта в океан.
— Что стало с твоим оператором?
— Его я катапультировал. Я тебе рассказывал раньше про Дона? Моего друга Дона уже не стало, оператор у меня был новый. Хороший парень, но… Друзьями мы никогда не стали. Я не хотел ему зла. Надеюсь, его спасли. Катапультные сиденья у нас на «Блэкбёдс» были хорошие.
— Значит, у вас командир может катапультировать оператора, а сам остаться?
— Не совсем точно так. У меня в кабине был только сигнальный тумблер для РСО на 3 позиции: щёлкнешь вниз — «Внимание», вверх «Пошёл».
То есть на 2 позиции?
— Нет, на 3 — ещё «Выключено» посередине (здесь оба засмеялись). Ну вот, у него в кабине загорается сигнал, а прыгать он должен сам. Можно и голосом в интерком скомандовать. В таких случаях вопросов не задают, он бы «выстрелился» сразу. Но я должен был его убедить, что самолёт погибает, чтобы не было вопросов потом. Это было не очень сложно. У нас двигатели разнесены далеко друг от друга, и если в одном получается незапуск, то самолёт резко дёргается в ту сторону…
— Извини, а что ты имеешь в виду под «незапуском»? Это не на земле, в полёте происходит? Или бывает только при запуске движков на земле?
— В полёте, когда уже на сверхзвуке идём. Там хитрая механика, долго объяснять. Примерно так — клин двигается в воздухозаборнике, регулирует сечение воздушного канала. От его положения зависит, где будет сверхзвуковой скачок. Э-э-э, ну, понимаешь, волны в воздухе распространяются со скоростью звука, и если воздух сам двигается со скоростью звука, то волны разойтись не успевают, и воздух уплотняется, вот это и есть скачок давления…
— Спасибо, такие вещи я ещё помню, можешь не разжёвывать.
— Ну вот, для правильной работы двигателя нужно этот скачок направлять в определённое место заборника. Этим и занимается клин. В полёте на сверхзвуке он постоянно двигается, подстраивается под условия обтекания. Обычно им управляет бортовая автоматика. Но могу вмешаться и я, пилот. Ну вот, если скачок уходит в заборнике не туда, то это и называется «незапуск воздухозаборника». Двигатель как будто захлёбывается. Резко падает тяга. Самолет рыскает с креном в сторону «больного» движка. И грохот сильный. Ощущение, ну, как если бы на машине врезался в столб. Только не в лоб, а боком. Рывок такой, что может головой о боковое остекление ударить. У меня после одного такого незапуска треснул визор, ну, то есть забрало на шлеме. Там многослойный композит, даже не каждый молоток разобьёт. Понимаешь, какой силы бывает удар! Вот такой незапуск я могу вызвать и сам, если вмешаться в управление клином. Это аварийный режим, и уверенным ни в чём быть нельзя. И РСО по рывку самолёта и своим приборам тоже видит, что был незапуск. Если при этом всём ему скомандуешь «прыгай!», то у него не будет потом вопросов «почему».
— А его не удивит, что ты не катапультировался?
— Нет. Он и должен прыгать первым. Если я сброшу фонарь, пока он ещё не вышел или только выходит, то его может убить моим фонарём. Он не мог знать, что я не выпрыгнул. Когда его выстрелило, то было уже не до меня.
— Но это ведь и для тебя рискованно? Самолёт мог упасть на самом деле?
— Мог упасть. Очень рискованно. Но я решил рискнуть. «Сорвал» левый двигатель, стал снижаться, аварийный код…
— Извини, перебиваю. А твой оператор не мог увидеть, что этот «незапуск» ты сам вызвал?
— А как бы он увидел? Незапуски случаются время от времени. Достаточно небольшой ошибки в положении клина или створок. Сбой в системе управления, мелкий отказ в гидравлике или электрике — дюжина разных причин. Если бы это была версия «Би», учебная спарка, и если бы во второй кабине сидел опытный пилот-инструктор, то он бы ещё мог понять, что это я. А мой РСО… Рывок самолёта и грохот уже ему всё рассказал. И он видел, что давление в заборнике падает, температура выхлопа растёт… А, да, этих приборов у него нет, это всё я сам видел… А мне, понимаешь, надо было тогда изо всех сил стараться. Самолёт пытался задрать нос, если упустишь угол атаки, то сорвёшься. Тогда останется только самому прыгать. Ещё надо двигатель «держать»: чтобы не запустился автоматически, и чтобы не «сдох». Надо следить за «и-джи-ти», ну, температурой выхлопа. До сих пор помню: выше 950 градусов хоть на 3 секунды, и всё, движку п…ц. Если бы я не справился, мы с тобой сейчас бы не выпивали. Это была целая куча работы, понимаешь? Ну, когда РСО вышел, стало прощё. Уже не надо делать вид, что не могу движок запустить. Угол контролируешь, авто-рестарт левому двигателю, перепускные створки открыть-закрыть и вперёд. Уже на 2 двигателях снизился, выключил ответчик и потом обратно выхожу на эшелон.
— Тебя не могли засечь при этом?
— Нет, вряд ли. В том районе не так много было радаров. При снижении они меня должны были потерять.
— А как самолёт с открытой задней кабиной, не мог разрушиться на трёх «махах»?
— Ну, мог, наверное. Я решил рискнуть. И выиграл. Там всё было как будто обглодано и обгорело, но самолёт выдержал. Меня больше волновало, что расход горючего от этого возрастает. Мы взлетели из Кадены, как обычно, с неполной заправкой, а потом дозаправились от летающего танкера. Баки были полные, но их могло не хватить, профиль полёта неоптимальный… Но назад уже не было пути. РСО катапультировался, я изобразил падение самолёта, потом лёг на маршрут.
— Понятно. И дальше уже дело техники: вышел к нашей границе, связался с ПВО…
— Ох..енное дело техники. Ты хоть представляешь, каково вести самолёт на такие расстояния? Такой самолёт, как SR-семьдесят-мать-его-один, да ещё без карт и без навигатора?
— Подожди, но почему без карт?
— По кочану, как это говорится. Понимаешь, как это было бы — я собираюсь на миссию в Нам, работаю с картами и метеопрогнозом по Юго-Восточной Азии. И вдруг прихожу в секретную часть: дайте, плиз, ещё и карты северного Китая и южной России. Что-то мне любопытно стало, дайте карты почитать, один маршрутик проработать!
— Не обижайся, я ведь не лётчик…
— Ладно, я что-то тоже разошёлся. Просто пойми, что вся идея и тогда выглядела почти невозможной. Сейчас тем более. Даже не верится, что у меня получилось. Как вспомню, сколько всего в голове тогда мог держать… И положение центра тяжести надо учитывать. И расход горючего надо считать, а это на SR-71 так запросто не сделаешь… Ну, понимаешь, расходомеры показывают общий расход, а у нас на SR только часть этого топлива сразу сгорает. Другая часть циркулирует под обшивкой для охлаждения, и потом вернётся в баки. И подсказать некому. Никто не поправит, если ошибёшься… Я решился только потому, что жить было уже противно. Разобьюсь, так разобьюсь. Мне было важнее всего, чтобы меня не раскусили. Пусть разобьюсь. Но главное, чтобы в Штатах никто не знал, что я пытался сделать. Немного совестно было перед товарищами, что ли. Поэтому никакого «связался с ПВО» быть не могло. Я сам занимался ЭЛИНТ, поэтому знал, как легко меня могут засечь и записать американцы. Полное радиомолчание. Никаких следов. Весь маршрут я отработал в уме, ещё пока мы летали над Китаем и были подходящие карты. На рабочей высоте пересекаю Китай, там будут злиться, но очередной протест никто не примет всерьёз. На подходе к вашей границе рабочая высота и скорость «Блэкбёда» уже ни от чего не гарантирует. Поэтому там снижаюсь, прохожу одно интересное образование рельефа, потом снова разгоняюсь и на эшелон. Главное, чтобы меня как можно позже засекли и не успели меры принять. Глупо было бы, если бы ваши сбили меня в тот день.
— С нашего аэродрома взлетали, чтобы тебя опознать и уже потом сбить…
— Да-да, я такого и ожидал. Если ведёшь себя необычно и не слишком угрожающе, то тебя всё-таки постараются визуально опознать перед тем, как начать стрельбу. Два «Фоксбэта» подошли ко мне, и ведущий покачал крыльями. Я ему подчинился.
[Вот это место мне показалось подозрительным. «Фоксбэт» — это МиГ-25. Очень долго копал в Интернете, чтоб узнать, на каких аэродромах в Казахстане «сидели» МиГ-25-е. Подробных сведений так и не нашёл, но примерно получается, что только в городе Балхаш, да и то – не перехватчики, а разведчики. Я даже не знаю, несут ли разведчики боевое дежурство. Впрочем, есть один правдоподобный вариант, как это могло произойти. Предположим, что как раз в это время на Балхаше были полёты, и как минимум пара самолётов была в воздухе. А тут – нарушитель, скоростной и высотный. Вот и приказали перехватить тем, кто мог это сделать физически. А то, что сбивать нечем – для командования дело десятое, в крайнем случае, могли бы потребовать и на таран пойти. Странно только, что никогда не слышал об этом раньше. Ещё один вариант – Саныч чего-то преувеличивает или скрывает, или для красного словца «Фоксбэты» приплёл. Как раз и голоса в записи были немного заплетающимися. Может, его наши Су-9 перехватили? Но об этом я точно знал бы, это вошло бы в историю полка. Если только засекретили такой случай наглухо… Ещё вариант – на полигон в Сары-Шагане часто прилетали полки со всего Союза на учебные стрельбы боевыми ракетами. И МиГ-25 тоже. Может, один из них (или пару) отправили на перехват. – прим. В. Иванова]
— А они могли тебя сбить, если бы хотели?
— Я думаю, да. Трудно, но возможно. Чтобы они меня догнали, мне пришлось немного снизить высоту и скорость. Но не очень намного. А их ракеты летают быстрее самолётов. Ваш «Фоксбэт» — это по-своему гениальная машина. Новейший тогда был самолёт. Я потом с ними немного поближе познакомился…
— А как завершился твой перелёт?
— Посадкой, конечно. Я ведь заранее выбрал примерное место, где дать себя перехватить. Куда меня поведут, представлял. Мне несколько раз приходилось летать вдоль ваших границ на вскрытие ПВО, и карты с расположением секретных объектов и аэродромов я изучил хорошо. Как это у вас говорят — «назубок», да? Не стану говорить, какой аэродром выбрал для посадки, тебе это лучше не знать. Полоса там хорошая, от границы достаточно далеко, и с обеспечением секретности всё в порядке, так что меня спрятали.
— Так ты сел в Казахстане или дальше пролетел?
— Я сел в Советском Союзе, а подробности тогда никого не волновали. Это была азиатская часть страны, раз уж хочешь знать. Топлива было мало. И ещё, чем дальше в густонаселённые области, тем дольше я испытываю нервы вашей ПВО. Тем больше шансов, что меня собьют! За пультами люди сидят, у всех семьи есть. Я бы сбил на всякий случай (смеётся).
[Я так понимаю, что выбирал он аэродром в пустынной местности, подальше от жилья и гражданских воздушных коридоров. Судя по направлению, которое указывал Василий — северо-запад от Талды-Кургана — это мог быть Сары-Шаган или Юбилейный. Может, ещё какой-то аэродром, о котором я не знаю. Как уж его прятали от спутников – не знаю: на раскалённый самолёт чехол вряд ли накинешь, со сломанным шасси в ангар не затащишь оперативно. Впрочем, прикатить несколько высоких ремонтных тележек и натянуть на них тент можно быстро. – прим. В. Иванова]
— А куда потом попал твой самолёт? Почему о нём во время «гласности» не рассказали?
— Не знаю. Ни того, ни другого. Слишком сильно засекретили всё, и от меня тоже. Вряд ли наша старушка «Рэпид Рэббит» ещё поднималась в воздух…
— Почему «Рэббит»?
— Ну, так мой «Блэкбёд» назывался. Что-то вроде имени собственного для самолёта. «Быстрый кролик», если по-русски. У нас на килях ещё были белые кролики нарисованы. Силуэтики такие, ну, как на эмблеме журнала «Плейбой».
— Так ты не участвовал в его испытаниях у нас?
— Наверное, и не было никаких испытаний. Я сел аварийно. Полоса незнакомая, боковой ветер, и я измучен уже до предела… Выкатился на грунт, снёс шасси. Самолёт был сильно повреждён. И я спину травмировал. Врачи объяснили, что на лётную работу уже никогда меня не допустят. Я ещё в перелёте понял, как слабы мои шансы на лётную работу здесь, в России. Кто доверит самолёт мне, перебежчику? А тогда даже слабую надежду пришлось оставить. Спина до сих пор часто болит. А самолёт… Ну, вывезли куда-то под чехлами. Когда я поправился и язык немного выучил, то много лазил по SR-71 с вашими специалистами и переводчиками. Всё показывал, рассказывал. А потом его вывезли.
— А с тобой что было потом?
— Со мной? Ещё поучили языку, а то я за первый месяц по-русски почти что одни авиационные термины только узнал.
— Кстати, сейчас уже хорошо говоришь по-русски, даже ругаться вон умеешь.
— А ты как думаешь, бл..? Я ведь язык не в университете изучал. Уже сколько лет здесь живу. И лет 20 назад я ещё лучше по-русски говорил, чем сейчас. Почти акцента не было, и английский забывать начал. Потом Америка будто бы сюда за мной пришла. Слова английские повсюду, да и дикторы у вас на радио и ТВ стали хуже, говорят многие неграмотно. Поневоле родной язык вспомнил. Сейчас и акцент у меня усилился, сам замечаю.
— Прости, ты начал говорить, что было после перелёта…
— Ну, после… Надо было просто жить. Дали легенду, документы. «Прибалтом» сделали, чтобы акцент никого не удивлял. Предложили несколько мест для поселения на выбор. Я выбрал Краматорск.
— Почему именно Краматорск, интересно?
— А почему бы и нет? В общем, было всё равно. В Москве или Ленинграде мне не разрешали поселиться. Понятно, почему: там больше шансов, что раскроют. В Сибирь не хотелось, там только «гулаги» и медведи по улицам ходят (смеётся). Память у меня тогда была отличная: когда показали карту, вспомнил, что под Краматорском военный аэродром есть. Сейчас уже нет, а тогда был. Кажется, из-за него и выбрал. Штатским такое не нравится, а мне хотя бы со стороны шум движков послушать иногда. Я даже удивился, что мне Краматорск предложили. Потом понял: город полузакрытый, иностранцев нету, так что меня бы не раскрыли.
— А дальше?
— Что дальше? Получил специальность, устроился на завод. С Катюшей вот познакомился, женился. Просто жил. И живу до сих пор.
— И как впечатления?
— Первое впечатление — удивился, как бедно вы живёте. Магазины полупустые, одежда неказистая… А потом обжился, присмотрелся. И ещё раз удивился — как богато вы живёте, просто в роскоши! Я много где послужил и пожил, мог сравнивать. Вот на Филиппинах или в Таиланде. Да, там магазины ломились от товаров. А дети от голода пухли, попрошайничали на улицах. Я понял: у вас потому были пустые магазины, что все товары были доступны и быстро раскупались. Вы могли себе это позволить. Кажется, у вас тогда в каждой семье ели настоящее мясо и натуральное сливочное масло. Хотя бы детей могли этим кормить. Ваши дети не голодали! Это ведь роскошь, просто вы привыкли и этого не замечали. Если тяжело заболел, то просто вызываешь врача на дом, и не думаешь, как потом счета будешь оплачивать. А это даже по американским меркам роскошь. Оплаченный отпуск целых 4 недели в году. И это самое малое 4, а у кого-то и больше. У нас в Америке даже 3 недели считались роскошью, таким большим отпуском приманивали особо ценных работников… Много чего удивляло тогда, можно долго рассказывать. Всё равно сейчас уже всё по-другому… Да, ещё удивлялся, какие отношения между людьми здесь, в России. Или на Украине, без разницы. Люди у вас тут, как везде, плохие и хорошие, но есть что-то такое, чего я больше нигде не замечал. Вот это и сейчас ещё не изменилось. Трудно рассказать на словах. Просто как-то чувствуешь… Вот, например, случай мне запомнился. В самом начале моей работы на заводе, вывезли нас в субботу всей сменой за город, на автобусах. Всех, кто хотел, и бесплатно. Просто по грибы. У меня ничего нет, ни ведёрка, ни ножика, я вообще в первый раз. Но было интересно, поехал. Я едва знаю только пару человек, но мне тут же дали и ведёрко, и нож. Самое интересное было, когда Толя, мой знакомый, попросил у своего приятеля запасной нож для меня. Приятеля я не знаю, и он меня не знает, а нож у него хороший, складной. Он глаза отводит и говорит, что заржавел нож, не открывается. Толя взял ножик ещё у кого-то, но мне всё это было непонятно. Зачем тот, первый, оправдывался? Зачем соврал про свой нож? Почему просто не сказать, что меня не знает и не хочет одолжить хорошую вещь? Разве он обязан? Я у Толи спросил, он так и не смог объяснить. Только посмотрел на меня с удивлением. И я не понял тогда. Сейчас мне кажется, что уже лучше понимаю. Но в Америке вряд ли так могло быть. Обычаи другие. Там нормально, когда каждый за себя.
— А из КГБ тебя не трепали?
— Ну, следили, наверное. Не очень плотно. Я несколько раз специально уезжал один за город, проверял. Никто за мной не ехал, никто потом не вызывал на допрос. Допрашивали меня только в самом начале. После перелёта, ещё на больничной койке. Да, потом ещё раз, через несколько недель, вызвали к какому-то майору. Он показал американскую газету. Уже не помню какую, но помню, что номер был свежий. Там заметка про разбившийся при посадке на Окинаве «Блэкбёд», и фотография разбитого самолёта. На картинке кили были повёрнуты ребром к камере, так что 5-значных номеров и эмблем не видно. Но тот майор дал мне лупу и показал. На двигателях видно было трёхзначные номера. И это были номера нашей «Рэпид Рэббит»! Если бы я сам не разбил «Рэббит» здесь в степи, то поверил бы, что на Окинаве наш самолёт лежит! В заметке были названы имена членов экипажа, они не пострадали в аварии. Это были наши, с Кадены, этих людей я знал. Но это были другие люди, не мы с моим РСО! У меня даже голова закружилась. Не знал, что думать. А майор как раз и спрашивает, что я об этом думаю…
— Фальшивка? Только зачем?
— В этом и вопрос, зачем. Я тогда догадался. Может, конечно, это у вас как-то сфабриковали американскую газету, чтобы мне какой-то непонятный тест устроить. А скорее всего, в американских газетах всё так и было написано… Понимаешь, так могли «прикрыть» гибель нашего самолёта. Он ведь упал где-то в океане. Ну, так должно было считать командование. Места падения так и не нашли. А вдруг он упал на мелководье? Вдруг его будут искать и найдут ваши? Там секретной аппаратуры хоть ж…й ешь. Совсем скрыть пропажу такого самолёта было бы сложно. Вот, чтобы самолёт не искали кому не надо, изготовили макет, сфотографировали и всем объявили, будто наш SR-71 на самом деле рухнул на Окинаве. И нечего его искать, вот он лежит. Логично? Так я и сказал майору. Он кивнул. Мы тоже, говорит, так подумали, но хотели услышать твою версию.
— Ну и как, через столько лет — не жалеешь, что перелетел к нам?
— Никогда не жалел. Катюшу и наших дочурок ни на кого бы не променял. Если я и был где-то счастлив в жизни, то моё счастье здесь.
Послесловие Владимира Иванова
Готовые записи я отправил Василию Бондаренко, задал также несколько дополнительных вопросов. Василий ответил письмом, которое лучше привести здесь целиком. Если считать письма из первой части статьи («Крылатый робот против системы ПВО»), то это будет уже 4-е, поэтому такой подзаголовок.
Письмо четвёртое.
Ты все в общем правильно записал. Разрешаю это «выбросить на сайт» или как это правильно назвается. Я честно сказал что не знаю, правда это или нет. Может, кто-то еще что-то знает и тебе напишет. Я тебе рассказывал про его жену, она у нас контролером ОТК работала. Пытался проверить через нее. Баба простая, если притворяется или разыгрывает, было бы видно. Спрашиваю её между прочим — откуда, мол, у Саныча родители родом? Отвечает, что вроде из Латвии. «Я, — говорит, — их не знала, они погибли еще в войну.» Я опять спрашиваю: «Но другую-то родню мужа вы знали?» Отвечает, что нет, не знала, у него никого родных не осталось. «Мне его всегда так жалко было», говорит. Добавила ещё, что Санычу писем никогда никто не присылал.
Про нашивку, которую Саныч мне тогда показывал. Она была старая, потрепанная. Красивая эмблема, цветная. Ромбик такой, на синем фоне черный силуэт «Дрозда», за силуэтом красные полосы как будто тянутся. Поверх самолетика надпись «3+». Других надписей не было.
Давай в пятницу в том же месте посидим, я кассеты заберу. Пивка возьмем, службу вспомним. В 6 вечера пойдет?
С уважением, Василий Бондаренко
Оставить комментарий